Николаич,надоело смотреть по СМИ то,какую галиматью об этой стране показывают и рассказывают.Вот по мере своих сил и вещаю...

Ну вот по-этому я рассказываю

как бы тебе перекинуть.

В смысле мне?Мне лично или сюда,на страничку?

Напиши мне точное название,я сам поищу

Многие голливудские

Ой сомневаюсь я в достовернолсти исторических фактов в голивуде. ???

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат

а люди принимают за неопровержимые факты.

А мне ещё нравится Советские фильмы

, разрядил обстановку!!!! Перенес акцент!!!!

Неужели получилось?

Железно!!!!

Национальный парк "Хоф га-Шарон" - Маша Хинич
Маша Хинич сб, 12/22/2007 - 14:51
Обычно, планируя маршруты выходного дня или даже будничного - если кому выпало счастье в виде пары дней неожиданного отпуска, - среднестатистический израильский "прогульщик" по красотам родной страны начинает задумываться о циммерах, кибуцных гостиницах, горах на севере и кратерах на юге, долгих, 6-7 - часовых маршрутах, изнурительная гонка по которым не оставляет времени на размышления и даже на остановки, дабы полюбоваться панорамами. Ведь впереди заветная цель - конец маршрута. До красот ли тут, когда уже смеркается, а перед вами - еще несколько километров каменистых тропинок, едва проглядывающих из-за колючих, низких, как в тундре, кустарников, шипы которых забиваются в кроссовки и нещадно колют икры даже через плотную ткань сшитых по последней моде "походных" штанов. Все это так, и все равно это никого не останавливает. Все возможные и невозможные тропы, размеченные и неразмеченные, тайные и явные, каждый выходной полны отдыхающих, волокущих за спиной не только обязательные бутылки с водой, но и детей, походные примусы, престарелых членов семьи, путеводители на все случаи жизни, вареную курицу и домашних собак, и поминутно сверяющихся с подробными, скрупулезно размеченными и заботливо обтянутыми полиэтиленовой пленкой картами.

Между тем различные национальные парки страны и управление заповедниками (недавно эти организации слились в одну, но, чтобы запутать "прогульщика", существует еще несколько бюрократических институций, поделивших между собой природные красоты Израиля, что, впрочем, не должно помешать ими наслаждаться) проложили несколько маршрутов и в центре страны - пока еще не на улице Дизенгоф, но неподалеку от нее.

Сегодня речь пойдет о маршруте, рассчитанном на 2-3 часа удивительно приятной прогулки, не требующей от вас основ знания скалолазного дела или умения преодолевать препятствия по веревочной лестнице. Все, что нужно - это взять с собой удобную обувь и бутылку с водой. А езды от Тель-Авива до этого романтического и необычного места - минут 15, после чего вы окажетесь в национальном парке Хоф ха-Шарон, прячущемся за кибуцем Шфаим. Так что добраться до него легко - доехать по 2-му, "приморскому", шоссе до Шфаим, свернуть с дороги в кибуц, проехать мимо водного парка и двигаться по направлению к берегу моря. В какой-то момент дорога переходит в проселочную, свернув на которую метров через 100, вы обнаружите небольшую, спрятанную за высокими травами стоянку. Справа от нее - вход в заповедник (бесплатный!), за забором - стойка с картой, на которой отмечены три имеющихся маршрута, столики и скамейки - чтобы присесть и съесть первый припасенный бутерброд. И в путь - ибо он недлинен, романтичен и доступен в любое время года и в любое время суток. Сюда можно прийти полюбоваться рассветом, неярким солнцем утренних часов, можно пройтись и днем, особенно если небо заволокло тучами и жара не будет портить вам настроение, и вечером - полюбоваться дивной красоты закатами.

Один из маршрутов заповедника (точнее, удобная тропа) проходит поверх 40-метровых скал гряды Куркар, нависших над побережьем Хоф ха-Шарон - узкой полоской дикого песчаного пляжа. Спуститься к пляжу можно лишь в одном месте по каменной расщелине, обращая по дороге внимание на буйные заросли желтых, красных и лиловых цветов, разбавленных самыми обычными ромашками. Если повезет, то на пляже, среди бесчисленных пластиковых бутылок, вынесенных морем резиновых тапочек, пакетов с надписями на иврите и турецком языке и прочей пластмассовой ерундой, вы вдруг увидите закрученную в тугую спираль оранжевую ракушку, или высохшие до бумажного состояния, отпавшие от неизвестно какого членистоногого клешни и прочую морскую мелочь, радующую глаз - в отличие от неразлагаемых неорганических достижений новейшего времени.

Вид на море и на закат с 40-метровой высоты необычный, особенно если выбрать правильную точку зрения, то есть смотреть только вперед, на запад, притворившись, что не замечаешь ни Нетании справа, ни Герцлии слева. Можно вообразить себя кем-нибудь вроде Робинзона Крузо, напряженно всматривающегося в бурлящую серо-зеленую, будто подсвеченную солнцем не снаружи, а изнутри морскую поверхность, барашки волн которой отсчитывают свой размеренный ритм.

А еще, при желании, если не отвлекаться на грустные мысли о бренности нашего существования, в парке можно увидеть искривленные морским ветром эвкалипты со стволами, расщепленными на 5-6 узловатых «рук», ирисы, которые, правда, уже отцвели, а если очень повезет - то и газелей, небольшое стало которых привезли сюда из разных заповедников страны год назад. Можно увидеть здесь множество луговых и лесных, пустынных и средиземноморских растений, заботливо снабженных пояснительными табличками, песчаные дюны, заросли тамарисков, шиповника, ежевики, естественные рощи, темные скалы, крошечные пещерки и разбегающиеся во все стороны песчаные тропинки - разбегающиеся так, что даже трудно решить, по какой именно продолжить свой путь. Парк этот, хоть он и невелик, имеет чудесное свойство изменяться в размерах и разворачиваться перед вами каждый раз заново со следующим поворотом дорожки - но заблудиться в нем можно только если очень постараться, да и то до ближайшего забора. Все тропинки, если не уклоняться с пути - круговые, так что постепенно вы придете к началу маршрута, по дороге бросив еще один взгляд на море, линия горизонта которого светлеет и становится похожей на узкую полоску суши. И тут-то, просветлившись, вы и поймете, что земля-то круглая! Заповедник этот идеален для улучшения настроения, упрочения романтических отношений, просто для того, чтобы отвлечься от всевозможных глупостей и набраться сил для борьбы с неприятностями.

Если вы за два часа прогулки успеете соскучиться по цивилизации, то, добравшись до машины, можете, вернувшись на асфальтовую дорогу, проехать еще минуты две и добраться до Хамей Гааш - купален с водой из горячих естественных источников.

Самые неугомонные, те, кто не нагулялся по заповеднику Хоф ха-Шарон, могут проехать несколько километров на юг - до Герцлии, на побережье которой несколько месяцев назад, после многолетних археологических раскопок, открыт для посещения город крестоносцев Аполлония. Расположен он также на гряде Куркар, на скалах над морем. По субботам в Аполлонии обычно проводятся экскурсии, так что вы сможете в подробностях услышать, как здесь возник первый город Аршаф (2500 лет назад), кто здесь жил (финикийцы, римляне, арабы, турки) и кто разрушил Аполлонию. Хотя последний ее оплот - крепость крестоносцев, взятая мамлюками в 1265 году - выглядит внушительно и по сей день.

Дина Рубина
Вчера моя дочь, барышня томная, нравная, сочиняющая стихи, музицирующая на гитаре, любящая, наконец, поваляться в постели часиков до 12 утра… пошла в армию.
Понимаю, что окончание этой фразы для российского читателя может показаться диким. Ну сначала, конечно, она пошла в армию до пятницы — новобранцев, как правило, на первую же субботу отпускают по домам: возможно, показать, что жизнь не кончилась и мамино крыло по-прежнему рядом.
Время нервное: весь наш двенадцатый класс постепенно — по мере персональных дат рождения — подгребает военная машина. Чуть ли не каждый день гудят отвальные — то у Иры, то у Шломо, то у Марка, то у Шимона.
Поздно вечером звонит уже с базы «забритый» утром Шимон и диктует моей дочери: «Значит, так: в палатках холодно, бери все теплое, что есть в доме, — вязаную шапку, перчатки, свитера!»
Честно говоря, матерью солдата я уже однажды была, лет двенадцать назад, но как выяснилось, многое забыла. Например, то, что новобранцы в израильской армии собираются на службу примерно так, как бравый Портос в романе Дюма экипировался перед военной кампанией во славу короля и Франции. То есть заботы о некоторых деталях экипировки лежат на плечах семьи. И за две недели до призыва мы, высунув языки, скупали по магазинам теплые мужские кальсоны (да-да, с ширинкой, неважно, декабрьская ночь в палатке слезам не верит), мужские майки с начесом, теплые носки, ботинки, наконец.
— Как — ботинки?! Армия не выдает ботинок?! — восклицаю я возмущенно.
Нет, армия потом возвращает расходы, но ботинки ребенку надо выбирать отдельно, подбирать тщательно, по ноге, пробовать, менять, требовать другие, затем топать, прыгать и опять примерять. Мамин глаз надежнее.

Опять же, простыню и подушку изволь тащить в армию тоже.
- Что-о?! — кричу я. — У Армии обороны Израиля нет денег на подушки для солдат?!
Да есть, конечно, есть… Но пусть-ка этот изнеженный «мами» поспит в холодной палатке, подложив под голову свою армейскую куртку. Такая вот первая трезвящая плюха, как в той песенке из трофейного американского фильма времен Второй мировой, которую всю жизнь напевает другой солдат в семье — мой отец: «Здесь вы в казарме, мистер Грин! Здесь нет подушек и перин! Завтрак в постели и в кухне газ — эти блага теперь не для вас!»…
Накануне призыва и у нас дома гуляли по-человечески: выпили, как взрослые, блевали, как взрослые, уронили на балкон соседей внизу цветочный горшок и три пары разных ключей. Наутро хмурый сосед Давид стучит в дверь и молча протягивает эти ключи моей дочери. В глазах его — осуждение. Та рассыпается в извинениях: это была вечеринка перед призывом, и ребята…
- Ты идешь в армию? — его лицо расплывается в улыбке. — Какие войска?.. Молодец. А я был в морском десанте… Ну, счастливой службы, солдат!
В этом обществе все — солдаты. Даже те, кто не успел послужить по возрасту или по здоровью. Все солдаты — мамы, папы, бабушки и дедушки, братья, сестры. По пятницам вся страна ожидает своих солдат на побывку, все автобусы приобретают изнутри густо зеленый, бежевый, серый колер военной формы разных родов войск. Никто не жалуется, что в тесноте его пихнули дулом винтовки.
Вчера утром, в день призыва, мы отвезли свою нежную девочку на сборный пункт. А там — зрелище посильнее, чем «Фауст» Гете, причем значительно сильнее: целый цветник рыжих, темноволосых, каштановых кудрей… День призыва такой — девчачий. А вокруг, у двух автобусов, сопровождающие — их сверстники с винтовками. И уже стреляют глазами направо-налево представители обоих полов.
- Господи! — бормочет мой муж. — Что за жизнь фронтовая…
Да, жизнь такая, что множество молодых пар в этой стране изначально — боевые товарищи.
Дают команду — по автобусам. Заплаканные мамы кричат последние указания — не забывай заряжать мобильник! Надень на ночь две пары кальсон!!!
Ребята с автоматами влезают последними в обе двери, автобусы разворачиваются и выезжают со двора на шоссе. Мы же плетемся к своей машине и сразу — рука сама тянется — включаем радио. Новости наших будней: из густонаселенных кварталов арабского Хан-Юниса палестинские боевики продолжают обстрелы еврейского района Гуш-Катиф. Ответный огонь открыл наш батальон бригады «Голани».
- Ты не помнишь, — спрашивает меня муж, — она взяла синий свитер?
* * * * * * * * * * * * * * *
РУЖЬЕ ДЛЯ ЕВЫ
А все-таки лучше бы глазками стреляли.
Кончена жизнь — в моем доме появилось ружье. Не в том смысле, что оно должно непременно выстрелить в четвертом акте, а в том смысле, что покоя от него нет, как от недельного младенца.
Ружье выдано солдату Армии обороны Израиля, а именно моей дочери Еве в порядке прохождения курса молодого бойца. Она звонит нам с базы, захлебываясь от восторга и гордости:
- Ма, я классно стреляю! Меня командир похвалил! Я знаешь, сколько выбиваю!
(Вообще-то странным образом у нас в семье все неплохие стрелки. А сын так вообще был лучшим ночным стрелком в роте. Так что я не особо удивляюсь.)
- Нас учили сегодня разбирать и собирать ружье, и я классно это делаю!
И вот это самое ружье (между прочим, хорошеньких несколько кило) должно находиться при солдате днем, ночью, в ванной, в туалете — куда бы солдат ни подался. Если он в форме. Устав такой.
Мы, предки то есть, — безнадежные лапти — все время обнаруживаем свое невежество и отсталость. Вот на автобусной станции в Иерусалиме мы встречаем ее, отпущенную в увольнительную на субботу. Вот она появляется с огромным солдатским баулом на плече и с немалым рюкзаком за плечами. Ружье тоже на плече, и этих хрупких плеч явно не хватает для всего багажа, где бы еще взять парочку?
— Дай подержу, — я протягиваю к ружью руку. В ответ — округлившиеся от возмущения глаза:
- Ты с ума сошла?!
Вообще-то, что мы с отцом сошли с ума, мы узнаем теперь с перерывом в несколько минут. Например, вечером в субботу она собралась встретиться с друзьями в баре в Иерусалиме.
- Господи, неужели я сниму наконец эту зеленую робу и надену человеческую юбку! Но куда спрятать ружье?
- Пусть лежит себе в шкафу, — неосторожно предлагаю я.
- Ты с ума сошла?! А если в дом ворвутся враги?!
- Ну запри в комнате, а ключ проглоти, — советует отец.
- Папа!!! Ты с ума сошел?! Дверь в комнату выбивается ударом ноги!
Отец вздыхает и замечает, что его служба в Перми среди снегов и морозов в казарме на 200 человек была гораздо проще…
Наконец за Евой заезжает прямо со своей военной базы ее друг Шнеур, или попросту Шнурик, и наш дом благословляется еще одним ружьем. Сейчас мы уже можем держать против врагов круговую оборону. Сначала оба ответственных стойких солдата, сидя на ковре, осматривают свои ружья (идиллия по-израильски), потом бродят по квартире, раскрывают шкафы и кладовки, придумывают тайники, пытаются просчитать логику врага. Ура, выход найден! Оба ружья-близнеца укладываются на бочок на дно ящика Евиного дивана, заваливаются одеялами и подушками, дверь в комнату запирается на ключ, который прячется в тайнике в кладовке.
И вот уже два радостных штатских обалдуя выскакивают из дому, чтобы успеть на автобус… Через час я слышу в кладовке копошение. Это муж что-то ищет.
- … куда они запропастили ключ от ее комнаты, не знаешь? Я забыл там фломастеры, а мне до завтра…
— Ты с ума сошел?! — кричу я.
Последним автобусом ребята возвращаются из Иерусалима. Из своей комнаты мы слышим, как закипает на кухне чайник…
Потом долго разыскивается тот самый ключ в кладовке, при этом роняется с полок все, что спокойно стояло там месяцами… Наконец каждый укладывается, потому что подниматься завтра в половине пятого и тремя автобусами добираться до базы — на другой конец страны, вернее, каждому — в свой конец своей небольшой страны, ибо курс молодого бойца они проходят на разных базах.
Утром гром будильника поднимает меня, отца, нашу собаку, соседей в квартирах под и над нашей…
И только два солдата, два защитника родины спят по своим углам в обнимку со своими ружьями — сладко, надежно, беспробудно…
Как дети.
* * * * * * * * * * * * * * *
Присяга
Воинская присяга в Армии обороны Израиля — дело серьезное, торжественное и даже волнующее. Но… все-таки и эта церемония, как почти все церемонии в стране, напоминает выезд на пикник большого шумного семейства. На присягу любимого отпрыска едут родители, братья-сестры, бабушки-дедушки с домашними животными, а также соседи-друзья с рукописными плакатами — как болельщики на спортивные состязания.
С утра огромный пустырь перед военной базой начинает заполняться машинами разных марок, а на обочине вдоль огромного плаца солдатики выставляют для родных ряды пластиковых стульев.
Мы приехали едва ли не первыми и сразу заняли места в нужном ряду — повезло! — уже через час публика рассаживается на земле, сидит на корточках, с любопытством бродит с фотоаппаратами и видеокамерами по той части плаца, куда их пускают, потому что поодаль на столах выложены ружья и высокими стопками лежат Пятикнижия в синих тисненных обложках. И вот туда-то подходить нельзя — столы охраняют девушки в форме…
- Боже, — замечает мой муж меланхолично, — посмотри на этих бравых солдат: как они воюют с этими попами, с этими цицами?!
Он вообще настроен критически и, кажется, продолжает оставаться патриотом Советской армии времен его службы в Перми, какие бы тяжелые воспоминания та ни оставила.
А девочки действительно как на подбор, «у теле»… Как говорила моя бабушка, «нивроку, маешь вешч»…
Туда-сюда по плацу бегает лохматая рыжая собака. Наверняка кто-то привез с собой и сейчас не может удержать на месте…
Между тем напряжение возрастает, солдатская родня в возбуждении привстает и даже привскакивает с мест; наконец со стороны далеких, едва видимых отсюда армейских палаток раздается слаженный гул команд и топот ног: на плац повзводно выводят подразделения .
Наглая рыжая собака по-прежнему свободно бегает по плацу, сопровождая каждый вновь появившийся взвод. Да что ж это, в самом деле, почему хозяева не отзовут ее, и как армейское командование позволяет псу болтаться под ногами марширующих солдат?!
- Это разве строевой шаг! — замечает мой муж. — Вот у нас был настоящий прусский строевой шаг!
Мне хочется попросить его заткнуться, но, увы, не могу не согласиться: советские солдаты на парадах шагали как-то… четче! Отрезанней! Их, выходит, гоняли тщательнее?! Недоработочка наша!
А уже там и тут вспыхивают радостные вопли мам и бабушек: кто-то уже узнал своего… свою… Какие же все они одинаковые!
- Ты ее видишь? — тревожно спрашивает меня муж с мечущимся по плацу взглядом…
Я ни черта не вижу! В беретах, в форме — все девочки похожи одна на другую. Сердце колотится, как будто всех их сейчас погрузят на грузовики и отошлют на фронт…
Но вот все выстроились — все четыре подразделения. С огромным трудом отыскиваем свою — с бледным серьезным лицом, вторую справа в третьем ряду в первом подразделении. У всех очень бледные и очень суровые лица.
Наконец играют гимн и — по команде — солдаты с победными криками подбрасывают в воздух береты… Этим заканчивается церемония присяги, и мгновенно толпа штатских с воплями и объятиями смешивается с «зеленью». Вот тут и начинается настоящий пикник. Мамаши и бабушки торопливо разверзают необъятные сумки со «вкусненьким» и «домашненьким»…
Мы в панике бросаемся на поиски своей и с трудом ее отыскиваем — незнакомую, с собранными по уставу на затылке волосами.
Она стоит в окружении солдат и треплет по загривку рыжего пса!
- Что это за пес, в конце концов?! — кричу я. — Где хозяева?! Оштрафовать, к едрене фене!
- Мы — хозяева… — улыбаясь, отвечают солдатики. — Он здешний… всех знает, всех встречает-провожает… Это наш солдатский пес…
…Вот такая у нас была торжественная воинская присяга…
* * * * * * * * * * * * * * *
КАРТОШКА ДЛЯ МУНДИРА
Дочка голодает в израильской армии
Каждую пятницу, ближе к полудню, у меня дома раздается звонок. Я снимаю трубку и слышу страстный голос дочери: «Ставь жарить картошку, я уже в Иерусалиме!!!».
Я хватаю самую большую сковороду, раскаляю масло и вываливаю на нее целую миску чищенной с утра и нарезанной картошки.
Когда в первую свою побывку из армии она позвонила с воплем: «Го-о-оло-о-одна-ая-я-я как соба-а-ака-а!!!» — отец философски мне сказал: «А что ты думала? В любой армии всегда голодно… У нас в Перми, помню, плеснут тебе щей в миску, а там три синих пленочки плавают вместо мяса…».
Ну, вваливается ребенок и, едва сполоснув руки, набрасывается на картошку…
- Что ж ты голую картошку-то… — пытаюсь я сердобольно встрять, представляя, как же оголодала девочка, если ей одной лишь картошки довольно… — Вот, возьми баклажаны.
Она с полным ртом:
- Какие баклажаны?! Я их уже видеть не могу! У нас каждый день пять видов закусок с баклажанами…
- Ну, рыбку возьми…
Она вытаращивает глаза:
- У меня рыба уже из ушей лезет! То тунец, то форель, то карп, то копченая, то соленая…
Я несколько оторопела.
- А курицу будешь?
- Мам, ну сколько можно эту курицу есть! Каждый день курица?!
- Минутку, ты сказала, что голодная… Я поняла, что вас плохо кормят.
- Ужасно! Ужасно кормят!
Тут я взялась за допрос серьезно.
- Так. Давай с самого начала. Молоко дают?
Она удивилась:
- Молоко? А зачем? Оно на столах стоит, конечно, но только для кофе. Зачем его пить? Есть же йогурты, творог разный, кефир, ряженка, то-се…
- А именно что — то-се?
- Ну, сыры там всякие, какие-то каши дурацкие… Салаты… Яйца… омлеты в основном. Глазунью сделать как следует не умеют. Я говорю: «Дуду, не зажаривай слишком, я так не люблю!». А он, как назло, зажаривает и зажаривает! Когда с луком, так еще ничего, а когда с грибами — тут он вообще не умеет…
- Понятно… — ледяным тоном сказала я. — А выпечка?
- А что выпечка? Кому нужны эти круассаны и пироги — килограммы набирать? Это вообще еда нездоровая. И гарниры все эти… Я вместо них просто овощи и фрукты ем.
- Знаешь что, — сказал мне отец. — Гони ты отсюда в три шеи эту зажравшуюся буржуйку! Дай сюда ее картошку, я доем!
- Не-е-ет! — заорала дочь, обнимая тарелку. —
Картошечка моя любимая, такую только мама готовит!
…Помню, в самом нашем начале здешнем, лет пятнадцать назад, когда мы только обосновались на съемной квартире, когда я железно знала, что могу потратить на продукты в супермаркете только 20 шекелей в день и ни копейкой больше, к нам в гости приехал из Тверии (не из Твери) мой старый друг. К тому времени он жил в Израиле уже год и даже успел прослужить полгода в армии. И вот тогда он с возмущением рассказывал нам о здешних армейских «порядочках».
- Ужас! — говорил он, — нет сил смотреть, душа болит: то, что не съедается за завтраком, выбрасывается мгновенно. Не дай бог выставить банку йогурта в обед — накажут самым жестким образом. И главное — запечатанные, далеко не просроченные йогурты — все сметается в помойный бак!
Мы ахали, качали головами, приговаривали: «Как же так, почему бы не раздать неимущим?! Какое попустительство, какое разбазаривание добра!». И нам казалось, что только бывшесоветский разум может навести в этой стране надлежащий порядок. А без нас пропадут, захлянут, выкинут, разбазарят…
- Как тебе не стыдно, — говорю я дочери. — Помнишь, на
Малой Полянке нас остановил солдатик, попросил 5 рублей, у него в авоське болтались булка и баночка кефира? Вот ему бы выпечку, которую ты не съедаешь! Или йогурты, которые вы сметаете в помойный бак.
- Мама! — строго отвечает она. — Ты с ума сошла? Это запрещено! В армии продукты должны быть наисвежайшими! У нас и так проблем выше макушки. Еще не хватает, чтоб от тухлятины на марше весь полк обосрался!
Мне нечего ей ответить.
- Но почему именно картошка? — только спрашиваю я.
- А это у кого что мамино любимое… Ирка по пельменям тоскует, Юдит ждет субботы из-за «пэсто»… Кто чего, словом…
И я лишь плечами пожимаю. Но с утра в пятницу первым делом становлюсь в свой кухонный наряд. Сковорода наготове.
Жду: вот-вот зазвонит телефон, и голос дочери пропоет нетерпеливо:
— Еду-еду! Кар-то-о-ошечку-у-у!!!

A у меня показывает.